Про­чи­тай­те при­ве­ден­ный ниже фраг­мент про­из­ве­де­ния и вы­пол­ни­те за­да­ния 1.1.1—1.1.2.

Чи­чи­ков гля­дел очень вни­ма­тель­но на мо­ло­день­кую не­зна­ком­ку. Он пы­тал­ся не­сколь­ко раз с нею за­го­во­рить, но как-то не при­ш­лось так. А между тем дамы уеха­ли, хо­ро­шень­кая го­лов­ка с то­нень­ки­ми чер­та­ми лица и то­нень­ким ста­ном скры­лась, как что-то по­хо­жее на ви­де­нье, и опять оста­лась до­ро­га, брич­ка, трой­ка зна­ко­мых чи­та­те­лю ло­ша­дей, Се­ли­фан, Чи­чи­ков, гладь и пу­сто­та окрест­ных полей. Везде, где бы ни было в жизни, среди ли черст­вых, ше­ро­хо­ва­то-бед­ных и не­опрят­но-плес­не­ю­щих низ­мен­ных рядов ее, или среди од­но­об­раз­но-хлад­ных и скуч­но-опрят­ных со­сло­вий выс­ших, везде хоть раз встре­тит­ся на пути че­ло­ве­ку яв­ле­нье, не по­хо­жее на все то, что слу­ча­лось ему ви­деть до­то­ле, ко­то­рое хоть раз про­бу­дит в нем чув­ство, не по­хо­жее на те, ко­то­рые суж­де­но ему чув­ство­вать всю жизнь. Везде, по­пе­рек каким бы ни было пе­ча­лям, из ко­то­рых пле­тет­ся жизнь наша, ве­се­ло про­мчит­ся бли­ста­ю­щая ра­дость, как ино­гда бле­стя­щий эки­паж с зо­ло­той упря­жью, кар­тин­ны­ми ко­ня­ми и свер­ка­ю­щим блес­ком сте­кол вдруг не­ожи­дан­но про­не­сет­ся мимо какой-ни­будь за­глох­нув­шей бед­ной де­ре­вуш­ки, не ви­дав­шей ни­че­го, кроме сель­ской те­ле­ги, и долго му­жи­ки стоят, зевая, с от­кры­ты­ми ртами, не на­де­вая шапок, хотя давно уже унес­ся и про­пал из виду див­ный эки­паж. Так и блон­дин­ка тоже вдруг со­вер­шен­но не­ожи­дан­ным об­ра­зом по­ка­за­лась в нашей по­ве­сти и так же скры­лась. По­па­дись на ту пору вме­сто Чи­чи­ко­ва какой-ни­будь два­дца­ти­лет­ний юноша, гусар ли он, сту­дент ли он или про­сто толь­ко что на­чав­ший жиз­нен­ное по­при­ще, и Боже! чего бы не просну­лось, не за­ше­ве­ли­лось, не за­го­во­ри­ло в нем! Долго бы стоял он бес­чув­ствен­но на одном месте, впе­рив­ши бес­смыс­лен­но очи в даль, по­за­быв и до­ро­гу, и все ожи­да­ю­щие впе­ре­ди вы­го­во­ры, и рас­пе­ка­нья за про­мед­ле­ние, по­за­быв и себя, и служ­бу, и мир, и все, что ни есть в мире.

Но герой наш уже был сред­них лет и осмот­ри­тель­но-охла­жден­но­го ха­рак­те­ра. Он тоже за­ду­мал­ся и думал, но по­ло­жи­тель­нее, не так без­от­чет­ны и даже от­ча­сти очень ос­но­ва­тель­ны были его мысли. «Слав­ная ба­беш­ка!» – ска­зал он, от­крыв­ши та­ба­кер­ку и по­ню­хав­ши та­ба­ку. «Но ведь что, глав­ное, в ней хо­ро­шо? Хо­ро­шо то, что она сей­час толь­ко, как видно, вы­пу­ще­на из ка­ко­го-ни­будь пан­си­о­на или ин­сти­ту­та; что в ней, как го­во­рит­ся, нет еще ни­че­го ба­бье­го, то есть имен­но того, что у них есть са­мо­го не­при­ят­но­го. Она те­перь как дитя, все в ней про­сто: она ска­жет, что ей взду­ма­ет­ся, за­сме­ет­ся, где за­хо­чет за­сме­ять­ся. Из нее все можно сде­лать, она может быть чудо, а может выйти и дрянь, и вый­дет дрянь! Вот пусть-ка толь­ко за нее при­мут­ся те­перь ма­мень­ки и те­туш­ки. В один год так ее на­пол­нят вся­ким ба­бьем, что сам род­ной отец не узна­ет. От­ку­да возь­мет­ся и на­ду­тость, и чо­пор­ность; ста­нет во­ро­чать­ся по вы­твер­жен­ным на­став­ле­ни­ям, ста­нет ло­мать го­ло­ву и при­ду­мы­вать, с кем, и как, и сколь­ко нужно го­во­рить, как на кого смот­реть; вся­кую ми­ну­ту будет бо­ять­ся, чтобы

не ска­зать боль­ше, чем нужно; за­пу­та­ет­ся на­ко­нец сама, и кон­чит­ся тем, что ста­нет на­ко­нец врать всю жизнь, и вый­дет про­сто черт знает что!» Здесь он не­сколь­ко вре­ме­ни по­мол­чал и потом при­ба­вил: «А лю­бо­пыт­но бы знать, чьих она? что, как ее отец? бо­га­тый ли по­ме­щик по­чтен­но­го нрава или про­сто бла­го­мыс­ля­щий че­ло­век с ка­пи­та­лом, при­об­ре­тен­ным на служ­бе? Ведь если, по­ло­жим, этой де­вуш­ке да при­дать ты­ся­чо­нок две­сти при­да­но­го, из нее бы мог выйти очень, очень ла­ко­мый ку­со­чек. Это бы могло со­ста­вить, так ска­зать, сча­стье по­ря­доч­но­го че­ло­ве­ка». Две­сти ты­ся­чо­нок так при­вле­ка­тель­но стали ри­со­вать­ся в го­ло­ве его, что он внут­рен­но начал до­са­до­вать на са­мо­го себя, зачем в про­дол­же­ние хло­пот­ни около эки­па­жей не раз­ве­дал от фо­рей­то­ра или ку­че­ра, кто такие были про­ез­жа­ю­щие. Скоро, од­на­ко ж, по­ка­зав­ша­я­ся де­рев­ня Со­ба­ке­ви­ча рас­се­я­ла его мысли и за­ста­ви­ла их об­ра­тить­ся к сво­е­му по­сто­ян­но­му пред­ме­ту.

Н.В. Го­голь «Мерт­вые души»

Про­чи­тай­те при­ве­ден­ные ниже про­из­ве­де­ния и вы­пол­ни­те за­да­ние

Ско­ти­нин. Что ж я не вижу моей не­ве­сты? Где она? Вве­че­ру быть уже сго­во­ру, так не пора ли ей ска­зать, что вы­да­ют ее замуж?

Г-жа Про­ста­ко­ва. Успе­ем, бра­тец. Если ей это ска­зать пре­жде вре­ме­ни, то она может еще по­ду­мать, что мы ей до­кла­ды­ва­ем­ся. Хотя по муже, од­на­ко, я ей свой­ствен­ни­ца; а я люблю, чтоб и чужие меня слу­ша­ли.

Про­ста­ков (Ско­ти­ни­ну). Прав­ду ска­зать, мы по­сту­пи­ли с Со­фьюш­кой, как с сущею си­рот­кой. После отца оста­лась она мла­ден­цем. Тому с пол­го­да, как ее ма­туш­ке, а моей сва­тьюш­ке, сде­лал­ся удар...

Г-жа Про­ста­ко­ва (по­ка­зы­ва­ет, будто кре­стит серд­це). С нами сила крест­ная.

Про­ста­ков. От ко­то­ро­го она и на тот свет пошла. Дя­дюш­ка ее, г-н Ста­ро­дум, по­ехал в Си­бирь; а как не­сколь­ко уже лет не было о нем ни слуху, ни вести, то мы и счи­та­ем его по­кой­ни­ком. Мы, видя, что она оста­лась одна, взяли ее в нашу де­ре­вень­ку и над­зи­ра­ем над ее име­ни­ем, как над своим.

Г-жа Про­ста­ко­ва. Что ты се­год­ня так ра­зо­врал­ся, мой ба­тюш­ка? Еще бра­тец может по­ду­мать, что мы для ин­те­ре­су ее к себе взяли.

Про­ста­ков. Ну как, ма­туш­ка, ему это по­ду­мать? Ведь Со­фьюш­ки­но не­дви­жи­мое име­ние нам к себе при­дви­нуть не можно.

Ско­ти­нин. А дви­жи­мое хотя и вы­дви­ну­то, я не че­ло­бит­чик. Хло­по­тать я не люблю, да и боюсь. Сколь­ко меня со­се­ди ни оби­жа­ли, сколь­ко убыт­ку ни де­ла­ли, я ни на кого не бил челом, а вся­кий убы­ток, чем за ним хо­дить, сдеру с своих же кре­стьян, так и концы в воду.

Про­ста­ков. То прав­да, бра­тец: весь око­ло­ток го­во­рит, что ты ма­стер­ски оброк со­би­ра­ешь.

Г-жа Про­ста­ко­ва. Хоть бы ты нас по­учил, бра­тец ба­тюш­ка; а мы никак не умеем. С тех пор, как все, что у кре­стьян ни было, мы ото­бра­ли, ни­че­го уже со­драть не можем. Такая беда!

Ско­ти­нин. Из­воль, сест­ри­ца, поучу вас, поучу, лишь же­ни­те меня на Со­фьюш­ке.

Г-жа Про­ста­ко­ва. Не­уже­ли тебе эта дев­чон­ка так по­нра­ви­лась?

Ско­ти­нин. Нет, мне нра­вит­ся не дев­чон­ка.

Про­ста­ков. Так по со­сед­ству ее де­ре­вень­ки?

Ско­ти­нин. И не де­ре­вень­ки, а то, что в де­ре­вень­ках-то ее во­дит­ся и до чего моя смерт­ная охота.

Г-жа Про­ста­ко­ва. До чего же, бра­тец?

Ско­ти­нин. Люблю сви­ней, сест­ри­ца, а у нас в око­лот­ке такие круп­ные сви­ньи, что нет из них ни одной, ко­то­рая, став на задни ноги, не была бы выше каж­до­го из нас целой го­ло­вою.

Д. И. Фон­ви­зин «Не­до­росль»