Ком­мен­та­рии к со­чи­не­ни­ям

1.  Черты ро­ман­тиз­ма и ре­а­лиз­ма в поэме А. С. Пуш­ки­на «Цы­га­ны».

В поэме «Цы­га­ны», на­пи­сан­ной Пуш­ки­ным в 1824 году от­ра­жа­ет­ся силь­ней­ший кри­зис ро­ман­ти­че­ско­го ми­ро­воз­зре­ния, ко­то­рый пе­ре­жи­вал поэт в это время (1823  — 1824 годы). Он разо­ча­ро­вал­ся во всех своих ро­ман­ти­че­ских иде­а­лах: сво­бо­ды, вы­со­ко­го на­зна­че­ния по­э­зии, ро­ман­ти­че­ской веч­ной любви.

Со­дер­жа­ние поэмы «Цы­га­ны»  — кри­ти­че­ское раз­об­ла­че­ние ро­ман­ти­че­ско­го героя и ро­ман­ти­че­ско­го иде­а­ла сво­бо­ды. В «Цы­га­нах» го­раз­до опре­де­лен­нее и резче про­ти­во­сто­ят друг другу пат­ри­ар­халь­ный «есте­ствен­ный» уклад и мир ци­ви­ли­за­ции. Они пред­ста­ют как во­пло­ще­ние сво­бо­ды и раб­ства, ярких, ис­крен­них чувств и «мерт­вых нег», не­при­хот­ли­вой бед­но­сти и празд­ной рос­ко­ши. В цы­ган­ском та­бо­ре

Все скуд­но, дико, все не­строй­но;

Но все так живо-не­по­кой­но,

Так чуждо мерт­вых наших нег,

Так чуждо этой жизни празд­ной,

Как песнь рабов од­но­об­раз­ной.

«Есте­ствен­ная» среда в «Цы­га­нах» изоб­ра­же­на  — впер­вые в южных по­э­мах  — как сти­хия сво­бо­ды. Но сама сво­бо­да осо­зна­ет­ся те­перь как му­чи­тель­ная про­бле­ма, как слож­ная нрав­ствен­но-пси­хо­ло­ги­че­ская ка­те­го­рия. В «Цы­га­нах» Пуш­кин вы­ра­зил новое пред­став­ле­ние о ха­рак­те­ре героя-ин­ди­ви­ду­а­ли­ста, о сво­бо­де лич­но­сти во­об­ще.

Алеко, придя к «сынам при­ро­ды», по­лу­ча­ет пол­ней­шую внеш­нюю сво­бо­ду: «он волен так же, как они». Поэт сни­ма­ет как будто бы все пре­гра­ды на пути героя в новый для него мир.Тем не менее Алеко не дано на­сла­дить­ся сча­стьем и узнать вкус под­лин­ной сво­бо­ды. В нем по-преж­не­му живут ха­рак­тер­ные черты ро­ман­ти­че­ско­го ин­ди­ви­ду­а­ли­ста: гор­ды­ня, свое­во­лие, чув­ство пре­вос­ход­ства над дру­ги­ми лю­дь­ми. Даже мир­ная жизнь в цы­ган­ском та­бо­ре не может за­ста­вить его за­быть о пе­ре­жи­тых бурях, о славе и рос­ко­ши, о со­блаз­нах ев­ро­пей­ской ци­ви­ли­за­ции.

Не­из­беж­ность тра­ги­че­ской раз­вяз­ки ко­ре­нит­ся, таким об­ра­зом, в самой на­ту­ре героя, отрав­лен­но­го ев­ро­пей­ской ци­ви­ли­за­ци­ей, всем ее духом. Алеко не может «не при­вы­кать», не может жить без Зем­фи­ры и ее любви. Ему ка­жет­ся есте­ствен­ным даже и от нее тре­бо­вать по­сто­ян­ства и вер­но­сти, счи­тать, что она все­це­ло при­над­ле­жит ему:

Не из­ме­нись, мой неж­ный друг!

А я... одно мое же­ла­нье

С тобой де­лить лю­бовь, досуг,

И доб­ро­воль­ное из­гна­нье.

Сво­бо­да сама по себе еще не га­ран­ти­ру­ет сча­стья. Бег­ство от ци­ви­ли­за­ции бес­смыс­лен­но и бес­пер­спек­тив­но. Таким об­ра­зом, в поэме со­еди­ни­лись во­еди­но во всей их про­ти­во­по­лож­но­сти черты ро­ман­тиз­ма и ре­а­лиз­ма.

2.  Мотив оди­но­че­ства в ли­ри­ке М. Ю. Лер­мон­то­ва.

Ли­ри­че­ский герой Лер­мон­то­ва  — гор­дая, оди­но­кая лич­ность, про­ти­во­по­став­лен­ная миру и об­ще­ству. Оди­но­че­ство  — цен­траль­ная тема мно­гих его сти­хов. Среди них сти­хо­тво­ре­ние «И скуч­но и груст­но…» Его ли­ри­че­ский герой не на­хо­дит себе при­ста­ни­ща ни в свет­ском об­ще­стве, ни в любви, ни в друж­бе, ни в от­чиз­не. Же­ла­ния, лю­бовь, стра­сти, то есть те пе­ре­жи­ва­ния, в ко­то­рых герой хотел бы найти себя, и таким об­ра­зом найти смысл жизни, от­вер­га­ют­ся из-за их вре­мен­но­сти, ко­неч­но­сти, а не по­то­му, что они не пред­став­ля­ют ни­ка­кой цен­но­сти. Герою не важны при­зем­лен­ные вещи, ему не­об­хо­ди­мо вы­со­кое оправ­да­ние жизни. Пред­ше­ству­ю­щий опыт и раз­мыш­ле­ния при­во­дят к страш­но­му вы­во­ду: жизнь, если от­бро­сить про­хо­дя­щие эмо­ции и вос­торг, всего лишь «пу­стая и глу­пая шутка». Уста­лость, разо­ча­ро­ва­ние, оди­но­че­ство за­хле­сты­ва­ют поэта. Его душа уже не рвет­ся и не пла­чет, а с «хо­лод­ным вни­ма­ньем» го­во­рит о своем бес­цель­ном су­ще­ство­ва­нии.

Мотив оди­но­че­ства ха­рак­те­рен и для лю­бов­ной ли­ри­ки Лер­мон­то­ва, где ос­нов­ным ста­но­вит­ся мотив не­вер­ной любви, раз­лу­ки по вине лю­би­мой, но ока­зав­шей­ся не­до­стой­ной вы­со­ких и свет­лых чувств жен­щи­ны. Раз­лад между дей­стви­тель­но­стью и меч­той, ха­рак­тер­ный для ро­ман­ти­че­ско­го на­прав­ле­ния в ли­ри­ке, ока­зы­ва­ет­ся убий­ствен­ным для бо­же­ствен­но­го чув­ства, раз­ру­ша­ет его без остат­ка («Я не уни­жусь пред тобою…, «Ва­ле­рик»)

3.  Как в рас­ска­зах А. П. Че­хо­ва изоб­ли­ча­ет­ся доб­ро­воль­ное раб­ство? (По 1-2 рас­ска­зам пи­са­те­ля по вы­бо­ру уча­ще­го­ся.)

Тема ма­лень­ко­го че­ло­ве­ка, уни­жен­но­го своей со­ци­аль­ной ролью, раз­ме­няв­ше­го соб­ствен­ную жизнь на страх перед силь­ны­ми мира сего, из­люб­лен­ный в нашей клас­си­ке кон­фликт са­мо­ду­ра и жерт­вы по-но­во­му ре­ша­ет­ся Че­хо­вым.

Некто Чер­вя­ков, мел­кий чи­нов­ник, бу­дучи в те­ат­ре, не­ча­ян­но чих­нул на лы­си­ну си­дя­ще­го впе­ре­ди ге­не­ра­ла Бриз­жа­ло­ва, тем самым «по­сяг­нув» на «свя­ты­ню» чи­нов­ни­чьей иерар­хии… Бе­до­ла­га страш­но пе­ре­пу­гал­ся, по­про­бо­вал оправ­дать­ся, не по­ве­рил тому, что ге­не­рал не при­дал этому со­бы­тию ни­ка­ко­го зна­че­ния, стал на­до­едать, ввел ге­не­ра­ла в гнев  — и сразу же по при­ез­ду домой умер от ужаса…

По­вы­шен­ное, бо­лез­нен­ное вни­ма­ние Чер­вя­ко­ва к ме­ло­чам по­все­днев­но­сти про­ис­те­ка­ет из его ду­хов­ной пу­сто­ты, его «ма­ло­сти» и ник­чем­но­сти.

В рас­ска­зе при­сут­ству­ет смеш­ное, горь­кое и даже тра­ги­че­ское: смеш­ное до не­ле­по­сти по­ве­де­ние; горь­кое со­зна­ние ни­чтож­ной цены че­ло­ве­че­ской жизни; тра­ги­че­ское по­ни­ма­ние того, что чер­вя­ко­вы не пре­смы­кать­ся не могут, они все­гда най­дут своих бриз­жа­ло­вых.

На­ив­ный по виду рас­сказ, по сути, не так уж прост: об­на­ру­жи­ва­ет­ся, что смерть всего лишь прием и услов­ность, на­смеш­ка и казус, по­это­му рас­сказ вос­при­ни­ма­ет­ся как впол­не юмо­ри­сти­че­ский. В столк­но­ве­нии смеха и смер­ти в рас­ска­зе тор­же­ству­ет смех  — как сред­ство об­ли­че­ния вла­сти над лю­дь­ми при­ду­ман­ных и на­де­лен­ных осо­бым смыс­лом ме­ло­чей. Чи­нов­ни­чьи от­но­ше­ния здесь  — лишь част­ный слу­чай услов­ной, при­ду­ман­ной си­сте­мы цен­но­стей.

4.  Как в рус­ской ли­те­ра­ту­ре вто­рой по­ло­ви­ны XX века отоб­ра­жен дра­ма­тизм вза­и­мо­от­но­ше­ний че­ло­ве­ка и при­ро­ды? (На при­ме­ре твор­че­ства од­но­го пи­са­те­ля по вы­бо­ру уча­ще­го­ся.)

Про­бле­ма вза­и­мо­от­но­ше­ний при­ро­ды и че­ло­ве­ка за­тра­ги­ва­ет­ся по­сто­ян­но и она ни­ко­гда не по­те­ря­ет своей ак­ту­аль­но­сти. О про­бле­мах куль­ту­ры вза­и­мо­свя­зи при­ро­ды и че­ло­ве­ка го­во­ри­ли мно­гие пи­са­те­ли про­шлых веков и со­вре­мен­но­сти.

Ва­лен­тин Рас­пу­тин об­ра­ща­ет­ся к про­бле­ме об­ще­ния че­ло­ве­ка с при­ро­дой во мно­гих про­из­ве­де­ни­ях. На­при­мер, в «Про­ща­нии с Ма­те­рой»  — книге о том, что вза­и­мо­от­но­ше­ния че­ло­ве­ка и земли  — про­бле­ма не обыч­ная, а глу­бо­ко нрав­ствен­ная. Не слу­чай­но слова Ро­ди­на, народ, род­ник, при­ро­да  — од­но­го корня. В по­ве­сти образ Ро­ди­ны не­из­мен­но свя­зан с об­ра­зом род­ной земли. Ма­те­ра  — это и ост­ров, и древ­няя де­ре­вень­ка с таким же на­зва­ни­ем; Ма­те­ра долж­на быть стер­та с лица земли. Долж­но ис­чез­нуть все: дома, ого­ро­ды, луга, клад­би­ще  — вся земля уйдет под воду на­веч­но. Кто дал че­ло­ве­ку право рас­по­ря­жать­ся всем так без­дум­но?

Не нами на­чи­на­ет­ся жизнь на свете и не нашим ухо­дом она за­кан­чи­ва­ет­ся. Как мы от­но­сим­ся к пред­кам, так и к нам будут от­но­сить­ся по­том­ки, беря при­мер с нас. Рас­пу­тин, раз­мыш­ляя об этом, по­ка­зы­ва­ет не­сколь­ко по­ко­ле­ний. По­лу­ча­ет­ся, что чем даль­ше, тем связи ста­но­вят­ся сла­бее. Вот ста­ру­ха Дарья свято чтит па­мять об ушед­ших. Сын ее, Павел, по­ни­ма­ет мать, но то, что ее вол­ну­ет, для него не самое глав­ное. А внук Ан­дрей и вовсе не по­ни­ма­ет о чем речь. Для него не пред­став­ля­ет слож­но­сти при­нять ре­ше­ние устро­ить­ся на стро­и­тель­ство пло­ти­ны, из-за ко­то­рой и будет за­топ­лен ост­ров. И во­об­ще он уве­рен, что па­мять  — это плохо, без нее лучше. По­весть Рас­пу­ти­на вос­при­ни­ма­ет­ся как пре­ду­пре­жде­ние. Такие, как Ан­дрей, будут со­зи­дать, раз­ру­шая и, когда за­ду­ма­ют­ся чего же в этом про­цес­се боль­ше, будет уже позд­но: на­до­рван­ные серд­ца не из­ле­чи­ва­ют­ся. «Кто мы на этой земле  — хо­зя­е­ва или вре­мен­ные при­шель­цы: при­шли, по­бы­ли, ни про­шло­го нам не нужно, ни бу­ду­ще­го у нас нет?»  — такие раз­мыш­ле­ния вы­зы­ва­ет по­весть В. Рас­пу­ти­на.

5.  О со­чи­не­ни­ях на сво­бод­ную тему можно по­смот­реть на от­дель­ной стра­ни­це: пе­рей­ти.

1.1.1. Алеко, как и все ро­ман­ти­че­ские герои, молод, кра­сив и не­сча­стен. Он любит цы­ган­ку Зем­фи­ру, но с этим чув­ством к нему при­хо­дит лишь не­сча­стье и пре­зре­нье. Алеко, же­ла­ю­щий для себя сво­бо­ды, не же­ла­ет при­зна­вать ее в дру­гом че­ло­ве­ке. В при­ве­ден­ном от­рыв­ке про­яви­лась одна из ха­рак­тер­ных черт героя  — эго­изм и не­сов­ме­сти­мость с окру­жа­ю­щим миром, по­это­му он про­ти­во­по­став­ля­ет себя ста­ри­ку:

Я не таков. Нет, я не споря

От прав моих не от­ка­жусь!

Или хоть мще­ньем на­сла­жусь.

1.2.1. Кон­траст  — рез­кая про­ти­во­по­лож­ность. При­бе­гая к этому при­е­му, Лер­мон­тов под­чер­ки­ва­ет свою веру в по­э­зию при всей му­чи­тель­но­сти твор­че­ско­го про­цес­са. Слово рож­да­ет­ся из «пламя и света». Сло­вом можно пе­ре­дать про­ти­во­по­лож­ные со­сто­я­ния и чув­ства, по­то­му что слово все­силь­но:

Как полны их звуки

Безум­ством же­ла­нья!

В них слезы раз­лу­ки,

В них тре­пет сви­да­нья.

1.1.2. Эпи­те­ты слу­жат для со­зда­ния ху­до­же­ствен­но­го об­ра­за. Эпи­те­ты в при­ве­ден­ном от­рыв­ке под­дер­жи­ва­ют общий смысл поэмы. Ста­рик, рас­ска­зы­вая о своей жизни, пред­чув­ствуя беду от встре­чи с при­бив­ши­ми­ся к ним цы­га­на­ми, на­зы­ва­ет этот табор «чуж­дым». Эпи­тет «чуж­дый» эмо­ци­о­наль­но не­га­тив­но окра­шен не­слу­чай­но  — он пред­ве­ща­ет эту беду. Алеко, го­во­ря о мще­нии, ко­то­рым он под­верг бы из­мен­ни­ков, ис­поль­зу­ет опре­де­ле­ние «сви­ре­пым сме­хом», под­чер­ки­ва­ю­щее не­на­висть Алеко к обид­чи­кам, и мы по­ни­ма­ем, что месть его будет бес­по­щад­ной и страш­ной.

1.2.2. Ли­ри­че­ский герой Лер­мон­то­ва  — че­ло­век, страст­но и тонко чув­ству­ю­щий, влюб­лен-ный в слово, го­то­вый слу­жить ему, ка­ки­ми бы труд­ны­ми не были «муки твор­че­ства». Из сти­хо­тво­ре­ния мы по­ни­ма­ем, по­че­му в нем по­беж­да­ла вера в по­э­зию при всей му­чи­тель­но­сти твор­че­ско­го про­цес­са. «Из пламя и света рож­ден­ное слово» вы­зы­ва­ет не про­сто вол­не­ние, а страст­ное же­ла­ние твор­че­ства, порыв бро­сить­ся к нему нав­стре­чу и рас­тво­рить­ся в нем.

1.1.3. В обоих про­из­ве­де­ни­ях зву­чит тема не­счаст­ной, тра­ги­че­ской любви. Ге­ро­и­ни про­из­ве­де­ний  — жен­щи­ны свое­воль­ные, сво­бо­до­лю­би­вые: они любят, как велит им серд­це, они от­да­ют­ся стра­сти без огляд­ки. По-раз­но­му ре­а­ги­ру­ют на их из­ме­ны влюб­лен­ные в них муж­чи­ны. Ста­рик из «Цыган» по­ни­ма­ет, что

…воль­нее птицы мла­дость;

Кто в силах удер­жать лю­бовь?

Чре­дою всем да­ет­ся ра­дость;

Что было, то не будет вновь.

Герой «Чер­ной шали», оскорб­лен­ный из­ме­ной, уби­ва­ет свою воз­люб­лен­ную, но это не при­но­сит ему об­лег­че­ния:

Гляжу, как безум­ный, на чер­ную шаль,

И хлад­ную душу тер­за­ет пе­чаль.

Пуш­кин, про­по­ве­ду­ю­щий в своем твор­че­стве са­мо­по­жерт­вен­ную лю­бовь, пе­ре­да­ет весь дра­ма­тизм «услы­шан­ных» им лю­бов­ных ис­то­рий.

1.2.3. Из сти­хо­тво­ре­ния «Есть речи  — зна­че­нье...» мы по­ни­ма­ем, по­че­му в Лер­мон­то­ве по­беж­да­ла вера в по­э­зию при всей му­чи­тель­но­сти твор­че­ско­го про­цес­са. «Из пламя и света рож­ден­ное слово» вы­зы­ва­ет не про­сто вол­не­ние, а страст­ное же­ла­ние твор­че­ства, порыв бро­сить­ся к нему нав­стре­чу:

Как полны их звуки

Безум­ством же­ла­нья!

В них слезы раз­лу­ки, В них тре­пет сви­да­нья.

Это твор­че­ство, вера в «слово» по­мо­га­ют поэту со­хра­нить веру в жизнь, в ду­хов­ные, нрав­ствен­ные цен­но­сти и не пасть духом, не­смот­ря на оди­но­че­ство, ко­то­рое поэт ощу­щал бо­лез­нен­но и по­все­мест­но.

Сти­хо­тво­ре­ние Фета про­ник­ну­то той же мыс­лью: поэту дано

Шеп­нуть о том, пред чем язык не­ме­ет,

Уси­лить бой бес­тре­пет­ных сер­дец  —

Вот чем певец лишь из­бран­ный вла­де­ет,

Вот в чем его и при­знак и венец!